дрянь. И я не вернулся к Нине за ответами на свои вопросы лишь только потому, что боялся услышать правду.

Мимо желтых мигающих светофоров мы по Большому Устьинскому мосту проскочили Москву-реку, свернули в знакомый мне переулок и остановились у церквушки. Я расплатился и вышел.

У подъезда ржавый свет фонаря очертил круг на асфальте и «жигулёнок» на привычном месте у входной двери. Я старался ступать как можно тише в тени дома.

Будь я постарше, мне бы и в голову не пришло ломиться в чужую квартиру во втором часу ночи. Но после своего открытия с телеграммами я хотел немедленно поговорить со старухой Лапшиной.

Гранитные ступеньки, высокие потолки подъезда, рыжий электрический свет. Ничего не изменилось. Но мне казалось, что я вернулся сюда спустя вечность.

Умеряя дрожь в теле, я позвонил в двери. Мне показалось, что в тишине мой звонок слышит весь подъезд. За дверью никто не отозвался. Я позвонил еще раз и прислушался. В глубине квартиры мне показалась, мяукал кот. Если бы хозяйка уехала на дачу, то забрала бы его с собой. Значит, старуха «затаилась» и дожидалась моего ухода.

Досадуя, я покрутил овал никелированной ручки. Дверь, как в заезженном ужастике, приоткрылась, и из квартиры потянуло сладковато-приторной вонью. От этого тошноватого смрада закружилась голова. Сердце тревожно заколотилось. Кот, услышав в прихожей шаги, жалобно замяукал. Я прикрыл за собой дверь и нашарил включатель.

Перед глазами у меня до сих пор это жуткое видение: свет из прихожей, на диване под пледом что-то бесформенное, а на подушке оскаленная дыра с золотым зубом. Кот с воем метнулся мимо меня к двери. Я выпустил его в подъезд. Потом пятился, пока не упёрся в стену. Но было ли это в квартире или уже на улице, я не помню. Меня вырвало, а сладковато-приторная вонь даже на свежем воздухе забивала носоглотку.

Еще помню, как на ступеньках церквушки я безуспешно попытался закурить. У меня тряслись руки и стучали зубы, а в голове крутилось: сколько же она там пролежала? И никто (!), никто (!) из соседей не узнал, почему орёт несчастный кот…

Немного придя в себя, я по телефону на углу вызвал милицию, и только после осмысленного действия вспомнил про ключ от квартиры отца. Один ключ был у Веры, а другой, запасной, у старухи. Без ключа в квартиру отца я не попаду.

Скорым шагом я пересёк переулок и, не давая себе опомниться, взбежал по ступенькам в квартиру Лапшиной. Задержав дыхание, я обшарил стены в коридоре и вешалку. С ужасом подумал, что ключ может оказаться на теле покойной. Стараясь не смотреть на диван и не поворачиваться к нему спиной, чтобы не поощрять мистические фантазии, я включил в комнате свет и осмотрелся. К счастью, ключ висел под часами. Медный. От английского замка. Я сорвал его с гвоздика, запихнул в поясной кармашек брюк, выключил свет и бросился к выходу и вниз по ступенькам.

Толкнув входную дверь, последнее, что я увидел – две легковушки у тротуара вместо одной. Вслед за тем створка срикошетила мне в лицо, и ночь взорвалась яркой бело-красной вспышкой, от которой я потерял сознание.

Очнулся я, очевидно, спустя несколько мгновений. На четвереньках. Кто-то держал меня за ворот рубашки. Я вцепился в его руку и постарался встать, инстинктивно прикрывая ладонью голову. Удар пришёлся мне по пальцам. Я вскрикнул от боли и беспомощности. Вероятно, именно крик выручил меня. Потому что меня опрокинули на спину, я ударился затылком и снова потерял сознание.

Не знаю, сколько я пролежал. Но когда открыл залитые кровью глаза, кто-то ослепил меня фонариком. Я попытался сесть и лишь беспомощно посучил руками по холодному граниту – у меня онемели затылок и шея, и меня тошнило.

– Пьяный? – раздался над головой далекий мужской голос.

– Вроде не пахнет. Давай его в машину. Там разберёмся.

Меня уложили на носилки и понесли. Каждый шаг болью отдавался в голове. В ушах опять зашумело. Мне дали понюхать нашатырный спирт и перевязали.

– Говорить можешь? – донёсся сквозь шум в ушах тот же голос. Я утвердительно пошевелил языком. – Ты вызвал наряд? Понятно. Везите.

Дверь машины захлопнулась и меня повезли.

18

Из травмпункта я вышел солнечным утром. Без прописки держать меня в больнице никто не собирался. В коридоре на лавке я переждал дурноту и заковылял к выходу. Голова кружилась так, словно я слез с карусели. Но земля перед глазами уже не дыбилась.

За бетонным забором шумел город. Я присел в больничном сквере у разросшегося кустарника, чтобы немного прийти в себя, поймать такси и ехать на съемную квартиру.

– Эй, ты!

Я обернулся. Ко мне, поигрывая дубинкой, не спеша подошёл милиционер в лихо заломленной на затылок фуражке.

– Куда поп… л? – лениво спросил он. – Тебя, что ли, привезли с Котельнической?

– Наверное. А где это?

– Пошёл за мной.

Я послушно заковылял за ментом к боковой аллее, где в самом конце за деревьями дожидалась милицейская «канарейка».

В отделении за прозрачной перегородкой я рассказал белобрысому старлею, при каких обстоятельствах оказался в квартире Лапшиной. Милиционер недоверчиво переспрашивал про открытые двери, пытливо буравил меня взглядом и скептически поджимал губы. К его удивлению, я оказался трезв, но моё утверждение, что я имею прямое отношение к квартире Владимира Дмитриевича Орловского, соседа покойной, вызывало у старлея сомнения. Я же равнодушно гадал, когда он, наконец, хватится, что в руки к нему попал матёрый преступник в бегах и арестует меня.

На мой рассказ о нападении мент кисло ответил: «Ты конечно, можешь написать заявление», – что подразумевало: «Даже если это правда, где искать злодея»?

– Что же там за соседи, если бабушка протухла? – пошутил он.

– Может, все на даче?

На столе сыщика зазвонил телефон. Он взял трубку, ответил «да» и какое-то время слушал. Затем сказал: «Есть, товарищ майор»! – и с любопытством посмотрел на меня. Выражение лица у него стало простецкое, как у мальчишки.

– Подожди там! – сказал он доброжелательнее и показал подбородком на скамейку в холле. – Только не слоняйся. Сейчас за тобой приедут.

Хотелось спать. Но казалось, что я только сомкнул веки, как кто-то коснулся моего плеча. Меня снова затошнило от головной боли и голода.

– Кто тебя так? – спросил коренастый парень лет тридцати. У него были широко расставленные, чуть навыкате глаза. Носил он светлую рубашку с короткими рукавами и черные брюки. – Заходи! – сказал парень и занял за перегородкой стул, где недавно сидел старлей. Я, как деревянный истукан, опустился напротив.

– Майор Костров, из уголовного розыска, – представился парень. – Ты куда пропал, студент? – спросил он иронично, достал сигареты и закурил.

Я припомнил, что перед отъездом Ира говорила мне про некого Кострова из Москвы, и сообразил, о чём пойдёт речь.

– Тут без тебя работы навалом, а ты бегаешь! Ладно, проехали! – продолжил майор. Он говорил спокойно, не повышая голос. – Давай сразу договоримся – без трёпа! Чтобы сэкономить моё и твоё время. Беседа, как поётся, без протокола. Ты зачем Вере письмо накатал? Прижать сестрёнку хотел?

– Ничего я не писал! – с трудом произнёс я. – Вы что, письмо нашли?

– Какая тебе разница? – Костров хмыкнул. – Тебя от мокрухи отмазали. Свидетели нашлись. Вашему Самохвалову спасибо скажи. И друзьям твоего отца. А то бы сейчас в другом месте беседы беседовали! – Я перевёл дух. Хотя еще минуту назад мне казалось, что исход разговора для меня не имеет значения. – Вы с родственничками цапаетесь, а нам разгребай. Знаешь, сколько таких дел за месяц набегает?

– Так часто трупы во Владивосток отправляют?

Майор зыркнул на меня исподлобья.

– Давай договоримся. Ваша склока с Верой за добро – одно дело. Её смерть – совершенно другое и тебя не касается. Значит, письмо писал не ты? А кто?

– Тот, кто убил Веру!

– Я же с тобой договорился!

– Что вы хотите?

– Толя, я понимаю, тебе перед родственниками…

– У меня нет родственников.

– …перед друзьями, соседями во дворе неудобно, что ты заварил эту кашу, и всё так закончилось. Не по твоей вине, конечно, но всё равно. Люди есть люди. У них свои понятия о таких вещах.

– Ну, понятно! – наконец сообразил